Бенедикт Камбербэтч дал интервью Тому Йорку (Radiohead)

Кажется, что прошло гораздо больше семи лет с тех пор, как Бенедикт Камбербэтч впервые надел охотничью шапку Шерлока Холмса, персонажа до ужаса язвительного и социально неприспособленного. Он-то и стал причиной тому, что голливудская карьера актера взлетела до небес.

За это время уроженец Лондона из объекта девичьего обожания дошел до исполнителя главных ролей в знаменитых франшизах, одновременно появляясь на сцене театров, в телепроектах и на большом экране. Его смесь солидности и скромности отлично сработала в фантастических мирах: он побывал Ханом, Смаугом и Доктором Стрэнджем (роль, к которой он еще вернется в «Мстителях» в следующем году). Если говорить о вполне земных героях, Камбербэтч уже съел собаку на ролях гениев, сыграв основателя ВикиЛикс Джулиана Ассанжа, Алана Тьюринга и, наконец, Томаса Эдисона («Война токов» обещается в следующем году). Сейчас сорокаоднолетний Бенедикт признан одним из лучших и самых амбициозных актеров своего поколения. Было бы неправильно сказать, что он исключительно серьезный человек. Поэтому Том Йорк, солист группы Radiohead и один из близких друзей Бенедикта, намерен доказать, что все мужчины – вне зависимости от того, насколько они сосредоточены на чем-либо – личности разноплановые.

Том Йорк (ТЙ): Мои вопросы идут не в порядке хронологии. Я предпочитаю задавать их вразнобой, как когда-то в журнале «Всего 17». И хочу начать с того года, когда ты учил монахов в монастыре в Дарджилинге. Тебе было 19 лет, какой опыт ты приобрел?

Бенедикт Камбербэтч (БК): Это было изолированное от мира тибетское сообщество, рядом с Дарджилингом, прямо на границе. Небольшой городок на холме. Я был одним из 5 учителей, которые проводили подготовительные курсы. Это было невероятный, но очень оторванный от цивилизации опыт.

ТЙ: И как долго ты там пробыл?

БК: 5 месяцев. Полгода я работал в разных местах, чтобы скопить на перелет и заплатить за курс. Тебе не платят за работу, ты платишь за то, чтобы туда попасть. Ты находишься среди монахов, живешь их жизнью. Я был в маленьком монастыре, на верхнем этаже которого располагался храм. Я жил на нижнем этаже, где было довольно сыро, и ползали гигантские пауки. По-моему, как раз заканчивался сезон дождей, не помню точно. Но было холодно. Мы были достаточно высоко, и когда я открывал окно, облака, похожие на сухой лед, заплывали прямо в комнату. Природа была везде, она была до ужаса прекрасна. Как и дух, природа, философия и образ жизни этих монахов.

ТЙ: Кажется, ты с головой погрузился в эту атмосферу. Тебя не нужно было ничему обучать.

БК: Точно, я просто нырнул туда. Личности монахов учат гораздо большему, чем рассказы о них.

ТЙ: Это учителя с большой буквы, так ведь?

БК: Конечно. В итоге мне до смерти захотелось знать, что же такое они там поют, почему и зачем. И можно ли мне присоединиться. Я спрашивал себя: «Как же мне проникнуть в этот мир еще глубже?» И после курса я еще пару недель постигал тайны с другим учителем.

ТЙ: Тебе было всего 19, и сколько часов в день ты сидел на подушке и постигал азы?

БК: Много. Я спал только 4 часа в день, ел кашу и иногда гуляш. Тренировки были жесткими. Мы были с монахами. Какая же у них дисциплина! Это было для меня откровением. С помощью историй, притчей и других инструментов, в том числе медитаций и практик, мы заставляли наши каналы фокусироваться. Так начиналась дорога к просветлению. Все немного смахивало на культ, и поэтому нередко другие европейцы и не только встречали нас нервными, но любопытными взглядами. Человек, который тренировал нас, видел, насколько мы были преданны этому делу. Он также видел, как тяжело нам это давалось. Наш мозг, забитый разной шелухой, нужно было освободить. Это был шанс начать новую жизнь. И я так благодарен тому, что данный опыт случился.

ТЙ: Я не могу поверить, что парень в 19 лет может сам на такое подписаться. Если бы я жил там в таком возрасте, то уже давно сбежал бы, чтобы найти сигареты и выпивку. В какой-то степени я завидую, что ты получил такой опыт, потому что он помог тебе выбрать верную дорогу в жизни.

БК: Он много значил, да. Я не могу забыть щедрость нашего учителя. Он сказал: «Не наказывайте себя. Вы будете учиться в университете на севере Англии. Вам нужно приобретать собственный опыт и брать от жизни все возможное. Не судите себя. Не живите с виной и сожалением».

ТЙ: Я бы все отдал, чтобы в мои 19 услышать подобное (смеется).

БК: А что ты делал в эти годы? Искал чего-то?

ТЙ: Я взял промежуточный год между школой и университетом. Работал на каких-то дерьмовых работах, зарабатывая на записи демо в студии и рассылая их всюду. Потом мне это надоело, я пошел в колледж искусств, и это перевернуло мою жизнь. Колледж впервые познакомил меня с настолько творческими личностями, и я почувствовал, что мне уютно в их кругу. Я почувствовал одержимость идеями, понял, что могу удовлетворить свои амбиции. Я наконец-то увидел другую сторону себя.

БК: Да, но потом я пошел в обратную сторону. Это вряд ли можно назвать бунтом, но я стал тусовщиком. У меня случился кризис, здоровье пострадало. Я чрезмерно увлекся всем этим. Это был совершенно не тот человек, который ценил приобретенный ранее опыт. Я как будто деградировал.

ТЙ: Мне было любопытно узнать, брал ли ты когда-нибудь длинную паузу, чтобы уйти с той дорожки, на которую ступил. Ты не чувствовал, что тебе надо сойти с этого поезда? Я спрашиваю, потому что я всегда шел по этой дороге и никогда не видел ничего, кроме нее. Даже не думал, что что-то может быть не так, ровно до того дня, пока не осознал, что я нахожусь не в своем теле. У меня был ступор, и мне пришлось остановиться – я замолчал надолго. А потом начал изучать медитацию. И тогда я наконец-то остепенился и почувствовал, что меняюсь, сидя на подушке. Как будто бы кто-то прислонил к моему уху радио и включил на полную мощность. Я подумал: «Боже мой!»

БК: Когда ты давно его не слышал, оно кажется тебе очень громким. Поэтому что ты живешь в самой гуще событий, в бешеном ритме, и у тебя есть время ухватить только самые громкие вещи, что иногда оказываются самыми плохими.

ТЙ: Бывало я сидел в студии, когда работа только начиналась, и голоса в моей голове твердили: «Ты не сможешь этого сделать. Не сможешь». И я останавливался. Чтобы разобраться в себе.

БК: Да, я тоже делаю перерывы. И я восхищаюсь тем, каким путем ты сейчас идешь. Все эти бесконечные требования звукозаписывающих компаний и так далее. Мне кажется, я движусь медленнее. Мне надо работать над тем, чтобы отделить семена от плевел, накопить энергию и не беспокоиться о том, что говорят другие люди. Никто не готовил тебя к подобному…

ТЙ: Но родители у тебя занимались тем же делом.

БК: Да, это очень помогло. Даже если их опыт совсем не похож на мой. Я не был сыном актеров, я не гастролировал с ними и не присутствовал на съемках. Но у меня было представление об этом мире, так что, в какой-то мере, я знал, на что иду. И к ним всегда можно обратиться за подсказками. Я хочу сделать так, чтобы они мной гордились – это моя жизненная мотивация.

ТЙ: Скоро должен выйти твой фильм «Война токов», о споре между Вестингаузом и Теслой. Мой коллега по группе Эд пару лет назад заинтересовался этой историей и даже читал книги.

БК: Фильм об этих удивительных людях, о том, как они не слышали друг друга из-за гордости. Вот и упущенная возможность поработать над чем-то великим вместе.

ТЙ: Мы бы жили на другой планете, если бы Тесла выиграл.

БК: Он был лишним человеком в Нью-Йорке. Люди не понимали его сербский акцент. И то, что он говорил пророческими словами, не помогло. Он говорил о вещах, которые формулировал в своем мозгу, но для которых еще не придумал наглядной модели: беспроводная поставка энергии или коммуникация. Как и все мечтатели, он формировал идеи, не опираясь на существующее положение дел. Ужасный урок истории заключается в том, что мы часто игнорируем таких людей, просто потому что они иностранцы или их мнение не совпадает с нашим.

ТЙ: Но что-то же он сделал, да?

БК: Его работа очень повлияла на то, как мы живем сейчас. И я все равно забуду, какие открытия он сделал (смеются). Он был неординарным человеком, Вестингауз был самым человечным, а Эдисон – самым проблемным. Все трое мужчин занимались контролем электрического напряжения: Эдисон говорил пророческие вещи, Вестингауз попытался завоевать их дружбу и продвинуть свою систему в массовое использование, а Тесла работал на Эдисона. Эдисон не принимал советы Теслы и перешел к Вестингаузу, чтобы сформировать с ним тандем. Тесла дал Вестингаузу свои патенты. Это невероятно. Из всего могла бы выйти настоящая трагедия.

ТЙ: Так, теперь глупые вопросы. Время журнальчика «Всего 17». Ты умеешь говорить нет?

БК: Нет.

ТЙ: Ты хорошо водишь машину?

БК: Думаю, что очень хорошо. Вообще, причина дорожных аварий, в большинстве своем, — это комплекс превосходства, который почему-то испытывают владельцы машин.

ТЙ: Лучше всего слушать музыку, когда ты в пути.

БК: О да. Я впервые послушал твой альбом A Moon Shaped Pool, когда проезжал через твое родное графство.

ТЙ: Это реклама?

БК: Реклама. Он очень крутой. Хорошо, что именно тогда я прослушал его в первый раз.

ТЙ: Он точно был написан для машины. Окей, еще один: ты легко доверяешься людям?

БК: Да

ТЙ: Ты вынужден это делать, да?

БК: Иногда да, иногда нет. Иногда во время разговора с журналистами – когда ты отвечаешь на те вопросы, которые обычно не обсуждаются, даже с близкими друзьями, — все заканчивается исповедальной речью. И ты не думаешь о том, как это будет звучать на страницах. Потому что у всех журналистов – даже самых умелых – есть редактор. Или за публикацией стоит что-то политическое, что задает тон всей статье. Так что надо быть осторожнее со словами. Мне все еще сложно это делать, как и любому человеку, который общается с прессой. Поэтому всегда приятнее говорить с другом. Но иногда за кофе и приятной улыбкой я начинаю говорить, не задумываясь о том, как это потом прочтут.

ТЙ: Ладно, я тебя остановлю, если ты начнешь копать слишком глубоко.

БК: Да, сделай это, пожалуйста.

ТЙ: У тебя может внезапно сорвать крышу?

БК: Не уверен, что эти слова про меня.

ТЙ: Ты бежишь от проблем или предпочитаешь встречаться с ними лицом к лицу?

БК: Я всегда очень эмоционально реагирую на что-то и говорю, не подумав. Излишняя эмоциональность затуманивает мне мозги.

ТЙ: В каких ситуациях это сказывалось на людях?

БК: В тех ситуациях, когда то, что я говорю, выходит за пределы нормального. Мне бы хотелось, чтобы вопросы были только о работе. Мы в позиции, когда люди задают вопросы, они хотят знать о чем-то большем, чем работа. И иногда это заходит так далеко, что мне приходится закрывать рот. Например, когда просят рассказать что-то слишком личное или высказать мнение о чем-либо. Лучшее, что мы можем сделать – это сказали мне люди, которые мудрее меня – это делать свою работу тихо и хорошо за закрытыми дверями.

ТЙ: Каждый раз, когда ты пытаешься задать моральную установку, тебя встречают критикой.

БК: Есть множество людей, которые не против вещать с трибуны и не боятся осуждений за это. Они делают много полезных вещей, которые меняют жизнь или раскрывают глаза на какую-либо проблемы. Так что главное тут придерживаться баланса.

ТЙ: Что бы ты ни выбрал, всегда можно найти повод сделать то, что в твоих силах или высказаться на какую-то тему. Я делал так множество раз.

БК: Я не могу назвать себя экспертом, как раз потому, что много раз играл экспертов. Я знаю очень мало об очень малом. Но для меня очень сложно не давать втягивать себя в опасные обсуждения, особенно если это касается работы.

ТЙ: Кстати о твоей работе, бывали ли случаи, когда ты брал роль, а потом думал: «Я не справлюсь с этим» и хотел все бросить?

БК: Много раз. Но если ты не ошибешься, то никогда и не станешь лучше. Я не могу сказать, что это было конкретные провалы, но все не было сделано идеально. Одна из первых ролей на сцене театра была под руководством гениального режиссера. Это была гениальная пьеса, гениальный актерский состав. Но я просто не мог прочувствовать персонажа. Мне пришлось изрядно помучиться.

ТЙ: Во время репетиций или когда уже все началось?

БК: Когда началось. Я чувствовал себя растерянным. Это была пьеса «Носорог». Я не боюсь сказать название, потому что я уже говорил об этом. Частично это случилось из-за того, что мыслями я был совсем не там, где надо. И не был достаточно дисциплинирован. Не был готов, в общем. В том числе, у меня не было нужных актерских навыков. Это была сложная пьеса, сложная роль, и мне казалось, что я ошибался все время. Очень сильно, причем. В какой-то степени могу то же самое сказать о «Гамлете». Но дело было не в постановке, а в том, чтобы повторять это день за днем.

ТЙ: Там-то мы и встретились! Я помню, что зашел к тебе в гримерку, и у тебя пропал голос, потому что ты уже месяц каждый день днем и вечером выходил на сцену.

БК: Восемь недель.

ТЙ: Ты проделывал эту невероятно эмоциональную вещь, лежал на полу снова и снова, вставал по утрам, бегал, потом снова играл. Ты должен был быть полностью истощен!

БК: Нет, тренировки дали мне силу, чтобы пройти через все это. Постановка такого масштаба, в таком большом театре должна требовать первоклассного владения голосом. Все подтягивания и отжимания помогли привести в порядок физическую форму. «Гамлет» — это сердечно-сосудистая трехчасовая тренировка, не говоря уже о психических и душераздирающих моментах.

ТЙ: Я восхищен. Я вижу в тебе человека, который посвятил себя работе, а я тут жалуюсь на дедлайны. Так, у меня еще парочка вопросов от «Всего 17». У тебя есть тапочки?

БК: Конечно, даже слишком много.

ТЙ: У тебя есть очки для чтения?

БК: Нет, но я близорук. Мне нужны очки, когда я смотрю фильмы или иду на концерт. Это не хипстерский аксессуар: у меня правда сильно испортилось зрение. Ирония в том, что я прошел тест на подбор контактных линз, но не могу выделить полдня, чтобы сходить к офтальмологу.

ТЙ: Ты ходишь по дому, бормоча под нос строчки сценария?

БК: О да.

ТЙ: Моя девушка так делает.

БК: Серьезно, только так их можно выучить. Ну или кто-то может посидеть с тобой и послушать.

ТЙ: Я хожу по дому и вечно слышу это мурлыканье под нос. И я такой: «Что это такое? А, она репетирует!»

БК: Она не произносит слова за других людей? У меня отец так делал. Так странно: твой папа разговаривает с самим собой.

ТЙ: Да. А ты репетируешь смех или слезы? Представляю, Бенедикт такой в душе: «Ха-ха-ха».

БК: Я как-то плакал в туалете. Вообще, я стараюсь не делать подобного, потому что дети могут не понять такого перехода настроения своего отца. Но мне важно, чтобы у меня было место, где я бы мог в одиночестве над этим поработать. Очень важно углубляться в историю и характер своего героя и не смешивать это с реальной жизнью, потому что однажды все может выйти из-под контроля. Смех и слезы очень похожи – это то, что происходит в твоем теле и твоей диафрагме. Как музыкант, ты понимаешь, что нужно разогреваться перед тем, как петь.

ТЙ: У тебя хорошие отношения с твоим эго? Это та часть тебя, которая дает то, что ты хочешь, чтобы ты делал то, что должен. Но иногда она может контролировать тебя, если ты не будешь осторожен.

БК: Ты хорошо сказал. И, да, я нашел баланс. Но иногда он немного рушится. Я могу эмоционально реагировать на вещи, которые меня вообще не касаются. Они касаются других людей.

ТЙ: Когда ты в режиме работы?

БК: Да. Над этим надо работать: отделять то, что важно и накапливать энергию, не думая о том, что о тебя думают люди.

ТЙ: Ты приносишь работу домой?

БК: Когда я закрываю за собой дверь, это домашнее пространство. Если я этого не сделаю, то начну думать только о работе, и это повредит моей семье. И работе, в том числе.

ТЙ: Собираешься снова выйти на сцену?

БК: В недалеком будущем есть такие планы, но не в этом году.

ТЙ: Ты пишешь что-нибудь? Мне почему-то кажется, что да, но ты это никому не показываешь.

БК: Ты прав. Но не думаю, что из моей писанины может получиться сценарий или роман. Она такая беспорядочная.

Мне будет очень приятно, если ты поделишься этой статьей с друзьями 😉